Грамацкий андрей Богословие молитвы

Андрей

Андрей Грамацкий

Информация

Другое

Действия

+ЕСЛИ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ДОЛГО ЖДАТЬ МОЕГО ОТВЕТА.
.
Так получается, что я занимаюсь:
(1) Помощью тем, кто не знает, как жить дальше, или не хочет жить вообще.
(2) Помощью тем, Показать полностью… чья жизнь стала похожа на мистический триллер/ужастик из-за контакта с невидимым миром, из-за оккультизма, из-за магии и сатанизма.
(3) Помощью тем, кто встретился с чем-то пугающим и нереальным, необъяснимым и опасным, о чём не расскажешь всем подряд, потому что такой рассказ будет похож на бред сумасшедшего.

+Если кто обращается ко мне непосредственно в городе Кисловодске в Никольском соборе, то в этом случае идёт соответствующий процесс.
С теми, кто обращается ко мне другим образом, работа идёт через созвон по телефону.

+Вопросы, которые обозначены мной в качестве решаемых задач, берутся решать не во всех приходских храмах.
Поэтому моя жизнь идёт в таком направлении, что очень много желающих встретиться со мной, позвонить мне по телефону, написать мне какие-либо сообщения.

+Сейчас я уже просто физически не могу встретиться со всеми желающими, ответить на все личные сообщения и телефонные звонки.
А дальше, скорее всего, буду мочь ещё меньше.
Но как-то надо выходить из этих затруднений. Надо думать.

+А пока я возвращаюсь к моему старому предложению. Прошу отнестись к нему серьёзно.
Мне самому оно не очень нравится, но ничего не поделаешь, это хоть какой-то выход.

+С одной стороны, я не отвечаю на вопросы, ответы на которые вы легко можете получить у вашего приходского священника.

+С другой стороны у вас есть две возможности получить вполне полноценную помощь священника Русской Православной Церкви (МП).

(1) +Вы можете поискать мои ответы на свои вопросы
здесь http://vk.com/topic-10465118_22952162
а если ваша жизнь стала похожа на мистический триллер/ужастик, то здесь http://vk.com/topic-10465118_21907702

(2) +Вы можете почитать свои молитвы, когда с 22:00 до 22:30 по Москве я читаю мои обычные молитвы.
Только читайте ваши молитвы спокойно и внимательно, в темпе очень спокойного разговора.

+БЛАЖЕНИ НИЩИИ ДУХОМ.
.
Иногда, для нашего смирения, Бог даёт нам препятствия, которые мы не можем преодолеть фактически.

Хотя силы на преодоление этих препятствий у нас вполне имеются. Показать полностью…

Я всегда вспоминаю равноапостольную княгиню Ольгу, которой Бог не дал покрестить её собственного сына, князя Святослава.
И тот умер язычником.

Апостолу Павлу, для его смирения, Бог не дал всех, с кем он встречался, приводить к Иисусу Христу.

В Деяниях и Посланиях есть примеры, когда апостола Павла не просто не слушали, а били палками и камнями, изгоняли из городов, как преступника.

+ПРО БОГА В ДУШЕ.
.
ВОПРОС СВЯЩЕННИКУ: Я почитала, что вы мне предложили, про невидимую брань, про непрерывную Иисусову молитву. И я всё поняла. Техника несколько новая для меня, но принцип давно мне знаком. Показать полностью…
Ещё мне не понравилось слово прелесть. О Боге каждый может понимать, как хочет.
Пожалуй, у меня уже давно сложилось какое-то своё понимание. Я понимаю, что все слова и действия сами по себе ничего не значат, их смысл только в том, чтобы, если можно так выразиться, обмануть своё сознание и войти в состояние сосредоточения.
Всё та же медитация, только по-другому описанная. А Бог в душе у меня.

+ОТВЕТ СВЯЩЕННИКА:
Лапусик, скажу тебе просто.
То, что я скажу, я сам смог вместить только очень недавно.
Очень коротко можно сказать так:

+Христианство, как таковое, и наше Православное Христианство в частности СТОИТ на Иисусе Христе, на Его двойной природе, на том, что Он одновременно Настоящий Бог и Настоящий Человек.

+Поэтому наша Христианская жизнь, по образу двойной Богочеловеческой природы Иисуса Христа, двойная, богочеловечная.

+И например поэтому в Православной Церкви осуждены как ереси все учения, которые в разной форме сводили Христианскую духовную жизнь только к достижению неосязаемых внутренних «божественных» состояний, в которых никак не участвует человеческая природа (душа и тело).

+А Православная благодатная (Божественная) духовная жизнь должна:
(1) захватывать душу и тело человека;
(2) менять душу и тело человека;
(3) выражаться конкретными душевно-телесными действиями;
(4) приводить к конкретным душевно-телесным результатам.

+Поэтому, в частности, медитация и не является Христианской техникой духовной жизни.

+А на самом деле ВСЕ слова и действия именно ЗНАЧАТ сами по себе.

+Поэтому в нашем Православном богословии речь не идёт ни о каких обманах сознания.
Поэтому речь не идёт ни о каких входах ни в какие состояния сосредоточения.

+Поэтому, ты понимаешь всё очень не правильно.
И если ты понимаешь именно так, то это и есть прелесть, самообман.

Молитва и богословие

Святые Отцы называют молитву «истинным богословием»: «Если ты богослов, то будешь молиться истинно; и если истинно молишься, то ты богослов» (авва Евагрий)[314]. Для Отцов Церкви богословие не было отвлеченным теоретизированием о «неведомом Боге»: оно было поиском личной встречи с Ним. Истинное богословие — не «о» Боге, а «в» Боге: оно не рассматривает Бога как посторонний объект, но беседует с Богом как Личностью. Христианское богословие молитвенно и опытно. Оно противопоставляет себя голой безблагодатной «учености»: «Философствовать о Боге можно не всякому, да! не всякому. Способны к этому люди испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили, по крайней мере очищают душу и тело. (Богословствовать можно), когда внутри нас тишина, и мы не кружимся (умом) по внешним предметам», — говорит святитель Григорий Богослов[315].

Но и молитва не является спонтанным и произвольным деланием ума — она тоже зиждется на богословии. Церковь верует, что вне правильного догматического сознания не может быть полноценной молитвы: искажение догматов ведет к искажениям в молитвенной практике, как это можно видеть на примере многочисленных сект, отколовшихся от Церкви. Христианин, даже если он молится наедине, является членом Церкви: «Личная молитва возможна только в контексте общины. Никто не является христианином сам по себе, но только как член тела. Даже будучи в уединении, «в келлии», христианин молится как член искупленного общества, Церкви» (протоиерей Георгий Флоровский)[316] Личная молитва неотделима от богослужения и является его продолжением. Вся жизнь христианина есть Литургия, которую он совершает в своем сердце и посвящает Святой Троице — Отцу, Сыну и Святому Духу.

Каждая религия включает в себя те или иные формы молитвы, и при желании можно найти много общего между молитвенной практикой всех религий. Так например, существуют известные параллели между Иисусовой молитвой и призыванием имени Божьего в исламе, между практикой умного сосредоточения в христианстве и йогической медитацией. Однако в Иисусовой молитве главное не то, что она представляет собой непрестанно повторяющуюся формулу, что совершается в тишине ума, что помогает сосредоточиться и т.д., главное — к Кому она обращена, Чье имя мы призываем. «Иисусова молитва — это не только средство, помогающее нам сконцентрироваться или расслабиться. Это не просто сорт «христианской йоги», разновидность «трансцендентальной медитации» или «христианская мантра». В отличие (от йоги), она есть призывание, обращенное к другому Лицу — к Богу, ставшему человеком, Иисусу Христу, нашему личному Спасителю и Искупителю. Контекст Иисусовой молитвы есть прежде всего вера. Призывание Имени предполагает, что тот, кто произносит молитву, верует в Иисуса как Сына Божьего и Спасителя»[317]. В этом кардинальное отличие христианской молитвы от внехристианской: верующий во Христа молится Христу и во Христе. Он также молится Деве Марии как Матери Бога, святым как Его свидетелям.

Апостол Павел говорит, что в сердцах христиан Дух Святой молится Отцу, взывая: «Авва! Отче!» (Гал. 4:6). Христианская молитва есть вслушивание в этот голос Божий внутри сердца. Не сам человек молится — Бог молится в нем: «Что много говорить? — пишет преподобный Григорий Синаит. — Молитва есть Бог, делающий все во всех, ибо одно действие Отца и Сына и Святого Духа, делающего все во Христе Иисусе»[318].

Если молитва есть действие (энергия) Троицы «во Христе», что может быть общего у такой молитвы с внехристианской молитвой? Современные кришнаиты говорят, что «Христос и Кришна — одно и то же», это только различные имена одного Бога, и потому нет никакой разницы — повторять ли про себя Иисусову молитву или мантру «Харе Кришна». Христианство же исповедует, что «нет другого имени под небом. которым надлежало бы нам спастись», кроме имени Иисуса Христа (Деян.4:12). Истинный богослов — тот, кто верует в Бога Троицу и воплощенную Истину — Иисуса Христа, Сына Божия. Истинный богослов молится истинно, а неистинный богослов молится неистинно, потому что находится вне Истины.

Плоды молитвы

Чувство умиления часто приходит неожиданно, хотя и является плодом продолжительного молитвенного труда. Оно посещает не только умудренных опытом подвижников, но иногда и вступающих на путь духовной жизни — для укрепления их веры, иногда и детей, любящих храм Божий. Один афонский инок прошлого столетия вспоминал, как благодать Божья посещала его в раннем детстве: «За прилежание ли к церкви, или ради расположения к монашеству, благодать Божия часто утешала меня различными просвещениями. Однажды, когда мне было около семи лет от рождения, и я уже научился пономарить — как теперь помню, в субботу на вечерне, на входе — я шел со свечою и, по обычаю, стал пред иконой Спасителя, прилежно смотря на лицо Его. В это время пели догматик: «Царь небесный за человеколюбие на земли явися и с человеки поживе». Эти слова поразили мое сердце страшным удивлением и сладчайшим умилением. Слезы потекли из глаз. Я плакал, ужасался и радовался. Слова повторялись (в уме) часто, и с новыми чувствами удивления и радости. Так продолжалось более двух недель. Потом мало-помалу стало это уменьшаться, но память о сем дивном просвещении осталась на всю жизнь мою»[323].

Минуты молитвенного умиления испытывали и Лермонтов, и Пушкин, о чем свидетельствуют некоторые их стихотворения. Лермонтов так говорит о молитве и ее плодах:

В минуту жизни трудную

Теснится ль в сердце грусть:

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

И верится, и плачется,

И так легко-легко..[326]

А Пушкин в стихотворении «Отцы-пустынники и жены непорочны» пишет, что ни одна молитва так не умиляет его, как великопостная молитва святого Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего»:

Все чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой[327]

Отвечая на стихотворение святителя Филарета (Дроздова) «Не напрасно, не случайно жизнь от Бога мне дана», явившееся в свою очередь ответом на пушкинское «Дар напрасный, дар случайный», поэт писал о том глубоком впечатлении, которое произвели на него слова митрополита:

Я лил потоки слез нежданных.

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей[328]

В приведенных текстах говорится о разных формах и степенях умиления, сопровождающегося слезами. Слезы при молитве — тоже благодатный дар и признак Божественного посещения. Преподобный Исаак Сирин говорит: «Слезы во время молитвы — признак Божией милости, которой сподобилась душа в покаянии своем, признак того, что молитва принята и слезами начала входить на поле чистоты»[329]. Авва Евагрий советует молиться о даровании слез: «Прежде всего молись о получении слез, чтобы плачем умягчить присущую душе твоей грубость и. получить оставление грехов. Употребляй слезы как орудие к получению всякого прошения, ибо весьма радуется о тебе Владыка, когда ты молишься со слезами»[330]. Слезы умягчают и освежают душу, делают ее более восприимчивой к принятию благодати Божьей.

Ощущение присутствия Божьего является также одним из плодов молитвы. «Если во время молитвы или чтения Священного Писания в нас пробуждается ощущение присутствия Божия — это великий благодатный дар, — пишет архиепископ Павел. — Это ощущение, называемое также памятью о Боге, следует сохранить в себе»[338]. Говорят о теплоте сердечной и душевном мире как плодах молитвы. Святитель Григорий Нисский в числе плодов молитвы называет простоту, любовь, смиренномудрие, терпение и незлобие[339]. То есть молитва постепенно преображает человека, делает его подобным Богу.

Насколько молитва несовместима с ненавистью или неприязнью к ближним, настолько же она тесно связана с любовью и состраданием, которые тоже являются ее плодами. По словам преподобного Исаака Сирина, сердце истинно молящегося возгорается любовью ко всем людям, даже врагам и еретикам, ко всему Божьему творению: «И что такое сердце милующее. Возгорение сердца человека о всем творении — о человеках, о птицах, о животных, о демонах, о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости. умаляется сердце его, и не может оно слышать или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и были помилованы; а также и об естестве пресмыкающихся молится с великою жалостью, которая без меры возбуждается в сердце его до уподобления Богу»[340].

Таким образом, молитва ведет к полному преображению всего человека, его кардинальному изменению к лучшему. Это по сути и является главным плодом молитвы. Если человек молится, но не становится лучше, если он вычитывает каноны и акафисты, но остается холодным и каменносердечным, значит, молитва его еще не принесла надлежащего плода. Христианину следует поэтому всегда заботиться о том, чтобы вся его жизнь соответствовала молитве, то есть чтобы она стала непрестанным «хождением перед Богом».

Богословие молитвы

Святители Феофан Затворник и Игнатий (Брянчанинов)

Доклад на XIX Международных
Рождественских Образовательных чтениях

С реди подвижников веры и духовных писателей XIX века, чьи труды способствовали возрождению святоотеческого учения об Иисусовой молитве и умном делании, видное место занимают святитель Игнатий Брянчанинов (1807—1867) и святитель Феофан Затворник (1815—1894). Эти два святителя не создали ни догматической, ни нравоучительной системы. Они хотели только очертить образ христианской жизни, показать направление духовного пути, и в этом их несравненное историческое значение.

Изучая, сравнивая и анализируя наследие двух святителей, необходимо определить как их преемство по отношению к предыдущему святоотеческому наследию, так и их характерный личностный подход к организации духовной жизни, мысли, прозрения и общее умонастроение.

Оба святителя известны как большие знатоки святоотеческого наследия, ревностные подвижники, опытные делатели высочайшего: Иисусовой молитвы и затворничества.

Они учили о величайшей важности Священного Писания, особенно Евангелия, для спасения. Святитель Игнатий по этому поводу пишет: «Читай Евангелие с крайним благоговением и вниманием. В нём не сочти ничего маловажным, малодостойным рассмотрения. Каждая йота его испускает луч жизни. Пренебрежение жизни — смерть» 1 . Святитель Феофан: «Но слово Божие не только восполняет все показанные способы, но и заменяет их. Оно возбуждает полнее и внятнее. По сродству его с духом нашим, так же исходящим от Бога, оно проходит внутрь, до разделения души и духа, оживляет последний и осеменяет его к плодоношению дел жизни духовной (отчего слово и называется семенем)» 2 .

Также эти святители отличались от своих предшественников глубокой преданностью святоотеческой традиции и являлись её великими знатоками. Святитель Игнатий: «Усвой себе мысли и дух святых отцов чтением их писаний. Святые отцы достигли цели: спасения. И ты достигнешь этой цели по естественному ходу вещей. Как единомысленный и единодушный святым Отцам, ты спасёшься» 3 .

Святитель Феофан пишет:

«Плодоносно Слово Божие, а затем — отеческие писания и жития святых» 4 . «Путешественники пишут путевые заметки обо всём, что встречают достойным внимания на своём пути. Писали свои заметки и избранники Божии, в разных направлениях проследившие все тропы духовной жизни, о всём, что встречали и испытывали в многотрудном шествии своем» 5 .

Общим и центральным моментом в учениях святителя Феофана и святителя Игнатия является, прежде всего, учение о молитве. Особенно большое внимание они уделяют Иисусовой молитве. Святитель Игнатий пишет: «Бог есть единый источник всех истинных благ. Молитва есть мать и глава всех добродетелей, как средство и состояние общения с Богом» 6 . Феофан Затворник: «Как верно Ваше заключение: «так выходит всё дело в молитве!» — Да, в молитве» 7 . Оба святителя были близки в своем понимании практических аспектов молитвенного делания. Оба настаивали на том, что в молитве важно не количество, а качество, оба считали молитву Иисусову важнейшим деланием не только монашествующих, но и всех христиан, также они осторожно или даже негативно относились к «механическим» способам сведения ума в сердце.

Опасна не молитва Иисусова, а «то художество, какое придумали и приладили к сей молитве». Оно «иного ввергает в прелесть мечтательную, а иного, дивно сказать, — в постоянное похотное состояние». Поэтому свт. Феофан считал необходимым этот художественный метод «отсоветовать и запрещать», располагая всех к тому, чтобы «сладчайшее имя Господа в простоте сердца призывать» 8 .

Так же большое внимание оба святителя уделяли, что для молитвы Иисусовой необходимо найти опытного наставника — «отца духовного, или собеседника — брата единомысленного»: сверять свое делание с его советами необходимо для того, чтобы не впасть в прелесть 9 .

Но несмотря на всё их сходство, стоит прочитать хотя бы по странице из произведений того и другого, и очевидным становится, что их произведения — рассматриваемые темы, стиль, метод изложения — отличаются друг от друга. Святитель Феофан Затворник и Игнатий (Брянчанинов) иногда в богословских деталях и даже по общему умонастроению отличались друг от друга.

Причины этого различия следующие:

1. Для святителя Игнатия (Брянчанинова) был характерен пессимизм во взгляде на современную ему церковную действительность. Он постоянно уделял внимание вопросам об упадке истинной монашеской жизни, об отсутствии истинных старцев. И всё это несмотря на то, что сам святитель лично был знаком с Оптинскими старцами. В его сочинениях часто встречаются предостережения против прелести, заблуждений, вредных влияний. У Феофана Затворника, наоборот, в своем взгляде на жизнь характерен оптимизм. Он акцент делает на положительных сторонах духовной жизни, и в его писаниях больше творческой свободы.

2. Отношение к святоотеческой литературе тоже различное. Святитель Игнатий стремился как можно максимально точно воспроизвести древнехристианские источники. Святитель Феофан Затворник, наоборот, подходит к ним с большой долей свободы, заимствуя необходимое и опуская то, что ему кажется ненужным или неполезным. Большинство переводов святителя Феофана представляют собой скорее пересказ, адаптацию текста к нуждам современников, чем собственно перевод.

Переводя на русский язык «Добротолюбие», святитель Феофан не случайно сокращал, изменял или вовсе опускал те места, где говорилось о психосоматическом методе. Он счёл необходимым «пропустить те статьи, в которых об этом говорится, и окончить сборник Симеоном [Новым] Богословом» 10 . В издании творений преподобного Симеона Нового Богослова святитель Феофан тоже опустил те места «Метода священного внимания и молитвы», где описывается психосоматическая техника сведения ума в сердце. Пропуск в тексте он снабдил следующим примечанием: при этом святой Симеон указывает некие внешние приёмы, кои иных соблазняют и отбивают от дела, а у других покривляют самое делание. Так как сии приёмы по недостатку руководителей могут сопровождаться недобрыми последствиями, а между тем суть не что иное, как внешнее приспособление к внутреннему деланию, ничего существенного не дающее, то мы их пропускаем 11 .

3. В отличие от святителя Игнатия Брянчанинова, старавшегося придерживаться в точности святоотеческих советов, практические рекомендации Феофана Затворника основаны больше на собственном духовном опыте, чем на мыслях, заимствованных от святых отцов.

Творения Феофана Затворника имеют совсем другой настрой, можно сказать, миссионерский, катехизический и апологетический характер. Сам святитель говорит о своём труде как о руководстве, которое «должно взять человека вне Бога, обратить к Нему и потом привести пред Лице Его», которое «берёт человека на распутиях греха, проводит огненным путём очищения и возводит до возможной для него степени совершенства» 13 . Их адресат — человек, в противоположность читателю святителя Игнатия, как раз совсем не «знакомый с преданием Православной Восточной Церкви» или же знакомый, но очень мало. Творения Феофана Затворника обращены непосредственно к светскому образованному обществу его времени — мирянам. Об этом говорит и его подробное осмысление, и описание темы воспитания ребёнка от рождения до молодости, добавление к «Пути ко спасению» в качестве приложения «Святого отца нашего Иоанна Златоустого уроки о воспитании», многократное и подробное рассмотрение семейных и служебных обязанностей и т. д.

5. Различие аудитории необходимо ведёт и к различию в рассматриваемых вопросах. Святитель Игнатий, ещё раз напомним, пишет: «. в предлагаемых. вниманию Опытах изложено учение святых отцов о науке из наук, о монашестве, — учение, применённое к требованиям современности». Он рассматривает устройство иноческой жизни, соответствующее поведение, подвиги, меры совершенства («Приношение современному монашеству»), пишет о высоком подвижничестве, приводит опыт отцов-аскетов («Отечник»), осмысливает и адаптирует его, делится личными наблюдениями, мыслями, размышлениями, созерцаниями, рассматривает некоторые богословские вопросы, но опять-таки связанные и непосредственно оказывающие влияние на возвышенное аскетическое делание («Слово о чувственном и духовном видении духов», «Слово о чудесах и знамениях», «Слово о смерти», «Слово о человеке»).

Для творений Феофана Затворника характерно стремление описать состояние сознания и самосознания человека в различных духовных степенях, для этого святитель часто прибегает к цитации предполагаемого внутреннего диалога человека, его помыслов.

В заключение следует сказать, что предлагаемая святителями Игнатием (Брянчаниновым) и Феофаном Затворником практика духовной жизни и учение о молитве, несмотря на выявленные различия, не имеет принципиальных разногласий. Ещё при своей жизни оба подвижника пользовались у верующих непререкаемым авторитетом. Перед их творениями преклонялись многие и настойчиво рекомендовали читать их другим подвижникам XIX—XX столетий. Их труды включают духовный святоотеческий опыт, ставший неоценимым руководством в молитвенном делании для современного христианства.

В наш век рационализма и эгоцентризма, когда люди зачастую пытаются решить постигающие их духовные проблемы без Бога, без помощи Таинств Церкви, особенно актуально будет обратиться к наставлениям святителя Феофана и святителя Игнатия, касающимся молитвенного делания, которое есть «вместилище или поприще всей духовной жизни, или сама духовная жизнь в движении и действии» 17 .

Грамацкий андрей Богословие молитвы

+БЛАЖЕНИ НИЩИИ ДУХОМ.
.
Иногда, для нашего смирения, Бог даёт нам препятствия, которые мы не можем преодолеть фактически.

Хотя силы на преодоление этих препятствий у нас вполне имеются.

Я всегда вспоминаю равноапостольную княгиню Ольгу, которой Бог не дал покрестить её собственного сына, князя Святослава.
И тот умер язычником.

Апостолу Павлу, для его смирения, Бог не дал всех, с кем он встречался, приводить к Иисусу Христу.

В Деяниях и Посланиях есть примеры, когда апостола Павла не просто не слушали, а били палками и камнями, изгоняли из городов, как преступника.

+ПРО БОГА В ДУШЕ.
.
ВОПРОС СВЯЩЕННИКУ: Я почитала, что вы мне предложили, про невидимую брань, про непрерывную Иисусову молитву. И я всё поняла. Техника несколько новая для меня, но принцип давно мне знаком.
Ещё мне не понравилось слово прелесть. О Боге каждый может понимать, как хочет.
Пожалуй, у меня уже давно сложилось какое-то своё понимание. Я понимаю, что все слова и действия сами по себе ничего не значат, их смысл только в том, чтобы, если можно так выразиться, обмануть своё сознание и войти в состояние сосредоточения.
Всё та же медитация, только по-другому описанная. А Бог в душе у меня.

+ОТВЕТ СВЯЩЕННИКА:
Лапусик, скажу тебе просто.
То, что я скажу, я сам смог вместить только очень недавно.
Очень коротко можно сказать так:

+Христианство, как таковое, и наше Православное Христианство в частности СТОИТ на Иисусе Христе, на Его двойной природе, на том, что Он одновременно Настоящий Бог и Настоящий Человек.

+Поэтому наша Христианская жизнь, по образу двойной Богочеловеческой природы Иисуса Христа, двойная, богочеловечная.

+И например поэтому в Православной Церкви осуждены как ереси все учения, которые в разной форме сводили Христианскую духовную жизнь только к достижению неосязаемых внутренних «божественных» состояний, в которых никак не участвует человеческая природа (душа и тело).

+А Православная благодатная (Божественная) духовная жизнь должна:
(1) захватывать душу и тело человека;
(2) менять душу и тело человека;
(3) выражаться конкретными душевно-телесными действиями;
(4) приводить к конкретным душевно-телесным результатам.

+Поэтому, в частности, медитация и не является Христианской техникой духовной жизни.

+А на самом деле ВСЕ слова и действия именно ЗНАЧАТ сами по себе.

+Поэтому в нашем Православном богословии речь не идёт ни о каких обманах сознания.
Поэтому речь не идёт ни о каких входах ни в какие состояния сосредоточения.

+Поэтому, ты понимаешь всё очень не правильно.
И если ты понимаешь именно так, то это и есть прелесть, самообман.

Святитель Григорий Палама и его учение

Будущий святитель родился в 1296 году в Константинополе в семье сенатора. Получил блестящее классическое образование, изучал грамматику, риторику, физику и логику. Особенно любил греческого философа Аристотеля. В 17 лет юноша восхитил византийский двор, прочтя лекцию о сочинении «Логика» этого античного мудреца.

В 18 лет или чуть позже он принимает монашество на Афоне.

К 1332 году святитель Григорий начинает писать богословские сочинения. Он оставил после себя множество сочинений – проповеди, полемические трактаты, богословские труды, но главный его вклад в православное вероучение состоит в том, что он был защитником и практиком непрестанной молитвы, исихии (молчания), учения о нетварных энергиях и Фаворском свете. Подвижник с Божией помощью может очистить свой ум и тело от греховных мыслей и поступков настолько, чтобы удостоиться реальной встречи со Христом, увидеть нетварный фаворский свет, который было даровано увидеть апостолам на горе Преображения.

Часто идеи святителя Григория рассматривают как имеющие отношение к исключительно монашеской практике. Почтенные старцы, подобно йогам, сидят по своим келиям, овладевают особой техникой дыхания, а для большей сосредоточенности смотрят на свой пупок (так карикатурно писал об исихастах основной оппонент святителя – монах Варлаам Калабрийский из Калабрии в Италии). Но на самом деле оппонент святителя Григория ошибался. Хотя бы потому что апостол Павел заповедовал «непрестанно молиться и за все благодарить» всех христиан, а не только иноков: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе» (1 Фес 5, 16-18).

Монах Варлаам приехал в Константинополь и начал полемику с Григорием Паламой, продолжавшуюся 6 лет до 1341 года. Главное их расхождение состояло в том, что Варлаам считал невозможным реальное познание Бога или встречу с Ним в земной жизни.

По мнению же Григория Паламы, такая встреча возможна, в той мере, в какой Святой Дух может открыть человеку. При этом речь идет не о физическом видении, а о внутреннем созерцании «умными очами». Палама утверждает, что Бог непознаваем и недоступен в своей сущности. Однако человек имеет возможность приобщения к нетварной Божественной энергии, говоря о которой святитель использует образ Фаворского света. При этом эта Божественная энергия преображает все наше существо: наш ум, нашу душу и даже наше тело.

Разумеется, для этого нужны не только рациональные, умственные усилия, но и духовная жизнь, аскеза, пост и молитва. Целью этого пути является обожение, т.е. соединение человека с Богом, приобщение к Божественной жизни при помощи Божественной благодати и созерцание Божественных энергий – нетварного света.

Оппоненты же Паламы утверждали, что человек не может реально приобщиться Богу, а Его энергии являются тварными. Но если не существует нетварной благодати (Энергии), то человек или приобщается непосредственно самой Божественной сущности, что логически невозможно, или вообще не может иметь никакого реального общения с Богом.

Напротив, Православная Церковь поддержала святителя Григория и признала его учение о нетварной энергии, которая есть Сам Бог вне Своей сущности.

После 1347 года святитель Григорий был избран епископом Фессалоникийским (как раз того города, жителей которого апостол Павел и призвал всегда молиться), год провел в плену у пиратов, ожидая выкупа за себя, после этого несколько лет управлял своей епархией и скончался 14 ноября 1359 года от болезни. Ему было чуть больше 60 лет.

Святитель Григорий Палама – ориентир для всех нас

Ректор Коломенской духовной семинарии, епископ Зарайский Константин о святителе Григории Паламе.

Личность святителя Григория Паламы, жившего в далеком XIV веке, поставлена святой Церковью ориентиром всем нам для того, чтобы мы научились чему-то очень важному в его подвиге и в его учении. Чем же важен для Церкви опыт и свидетельство великого Фессалоникийца?
Византийский аристократ, в молодости ушедший в монахи, замечательный богослов, миротворец, аскет, посвятивший свою жизнь защите и философской концептуализации мистического опыта православного монашества – святитель Григорий является одним из тех вселенских учителей Церкви, который и сам достиг вершин богопознания и смог изложить и передать нам великий опыт православного подвижничества.

Великий делатель Иисусовой молитвы, он утверждал истины о Божественном Фаворском Свете не на основе книжной учености и логических умозаключений, но на основе реального духовного опыта, опыта, укорененного в Священном Предании Церкви.

Его жизнь и богословие – это ориентир всем нам. Его пример показывает, что на пути духовного возрастания, пути покаяния, поста и молитвы, возможна реальная встреча с самим Богом и благодатное, райское пребывание с Ним.

Для всякого человека важно, чтобы в своей жизни он выбирал как ориентир и пример таких людей, которые являлись лучшими в своем деле. Для православного христианина, призванного к деятельной духовной жизни, одним из таких примеров, безусловно, является святитель Григорий Палама, искатель Бога, обретший Его и возвестивший нам о возможном для каждого из нас Рае.

Внутреннее Царство

«Главное, – надо стать умом в сердце пред Господом и стоять пред Ним неотходно, день и ночь до скончания жизни» 82 , – учит св. Феофан Затворник.

В этом кратком, но всеохватном определении молитвы святой Феофан Затворник напоминает о трех крайне важных вещах: во-первых, о сущности молитвы: «стать пред Господом»; во-вторых, о ее главнейшем условии: «с умом в сердце»; в-третьих, о наиболее подходящем для молитвы времени: «день и ночь до скончания жизни».

«Стать пред Господом»

Итак, во-первых, молитва есть предстояние перед Богом. Тут же заметим, насколько широко трактует это предстояние св. Феофан. Молитва для него не сводится к молитвословию; более того, слова, в определенном смысле, не нужны, ибо зачастую молчаливое предстояние оказывается глубже и действенней велеречивых прошений. Но в чем бы ни выражалась наша молитва – в словах, в символических жестах, в таинствах или молчании, в основе ее всегда предстояние перед Богом.

«. радуясь вкупе и трепеща,

огневи причащаюся трава сый,

и странно чудо, орошаем

неопально, якоже убо купина

древле неопально горящи».

«Возрадуйтесь и вострепещите» – собственно, это и требуется от нас, когда мы предстоим перед Богом. Благоговение и трепет – «страшно впасть в руки Бога живого» – должны соединяться в нашей молитве с переживанием собственной «бездомности» и трогательным простосердечием, ибо живой Бог непостижимым образом становится нашим братом и другом. Мы – негодные рабы, припадающие к престолу Царя небес, и вместе с тем – дети, с радостью возвращающиеся в дом Отца. Слезы, которые появляются у нас, когда мы идем ко св. Причастию – это не только покаянный плач от осознания собственного недостоинства: «Я – прах», но и слезное умиление от того, что мы стоим лицом к лицу с милующим и прощающим Богом. «Вкусившие дары Духа, – пишет св. Макарий, – испытывают, с одной стороны, радость и утешение, а с другой – трепет, страх и скорбь» 86 . Всякий раз, когда мы должным образом предстоим перед Божественным Присутствием, нам ведомы все эти чувства.

«С умом в сердце»

Во-вторых, молиться и поклоняться означает стать перед Богом «с умом в сердце». Здесь, однако, понадобится оговорка. Когда св. Феофан и православная традиция в целом говорит об «уме и сердце», они имеют в виду нечто совершенно отличное от того, что привыкли понимать под этими словами мы. «Ум» или «интеллект» (по-гречески nous) для нее – это не только и не столько способный к логическим построениям «разум», но также и прежде всего – способность в созерцании прозревать и постигать истины веры. Но не стоит видеть здесь отрицание разума или попытку отказаться от него; способность к разумному суждению дана Богом, но все же это не главнейшая и не самая важная из наших способностей, и в молитве мы зачастую прорываемся туда, где разум бессилен.

Та же осторожность требуется и в обращении со словом «сердце». Св. Феофан, равно как и вся православная духовная традиция, употребляют это слово в семитском или библейском смысле: «сердцем» они именуют не только влечения и чувства, но, в первую очередь, средоточие всей личности. «Сердце» – это наше сокровенное «я», «престол мудрости и разумения», источник всех наших нравственных решений и поступков, «внутренняя храмина», где действует Божья благодать и пребывает Пресвятая Троица. Коль скоро у человека есть «ум» и «сердце», значит, он «духовное существо», созданное по образу и подобию Божию 87 .

А значит, когда св. Феофан предписывает «стать пред Господом с умом в сердце», он имеет в виду, что мы призваны поклоняться Богу всем нашим существом. Мыслительная способность при этом нисколько не умаляется; мы – разумные творения или, как пишет св. Климент Александрийский, «мысленные агнцы» 88 , следовательно, наше поклонение тоже должно быть «разумным» ( Рим 12, 1 ). Не «изгоняются» и чувства: они тоже часть нашего естества. Напротив, наша молитва должна быть одухотворена эросом, жгучей, неутолимой тоской по Божественному; только так она сможет стать тем, по слову Максима Исповедника, «переживанием любовного экстаза» 89 . Более того, logos и eras, разум, эмоции, влечения, сливаются в молитве со всеми сторонами нашей личности и образуют живое единство там, где гнездится наше сокровенное «я», то есть в сердце. Говоря словами уже известного нам Ивлина Андерхилла, «общение с Богом начинается на уровне сознательного, чтобы затем преобразить и вовлечь в безраздельное поклонение глубинные, инстинктивные уровни нашего «я» 90 .

«С умом в сердце». В «безраздельное поклонение» вовлечена вся личность – всё многообразие не только сознательных, но и глубинных, подсознательных проявлений, все наши интуитивные порывы, чувство прекрасного, а также та способность к интуитивному пониманию и духовным прозрениями, которая, как мы уже говорили, намного превосходит возможности разума. В молитве участвует совершенно все, в том числе и наш физический «состав», то есть тело. «Плоть тоже преображается, – пишет св. Григорий Палама. – Она возносится вкупе с душой, вместе с ней соединяется с Божественным, и так становится владением и вместилище Бога». 91

Но как достигается «безраздельное поклонение»? Наша молитва состоит, прежде всего, из слов; каждое из них несет доступный уму прямой смысл. Однако к прямым значениям слов молитва не сводится. Помимо и вне них каждое слово, каждая фраза таит в себе множество ассоциаций и подтекстов, обладает собственной скрытой силой и поэтическим «строем». Поэтому молитвенное слово – это не только истина, но и красота; поэтическая образность молитвенного текста, даже если это ритмическая проза, а не стихотворная строфа, позволяет всякий раз открывать в привычных словах новые пласты смыслов. Более того, поклонение выражается не только в словах, но и множеством других способов – песнопениями, великолепием священнических облачений, линиями и красками святых икон, особой красотой наиболее священной части храма, символическими жестами – крестным знамением, каждением, возжиганием свечей, наконец, тем, какую роль в нашем богослужении играют великие «архетипы», первоэлементы человеческой жизни – огонь, вода, вино, хлеб и елей.

На этом фоне весьма утешительно для Православной церкви выглядит пробуждающееся в западном обществе искреннее увлечение иконой. Порой просто диву даешься, как много так называемых «современных людей», которые не относят себя ни к одной церковной традиции и совершенно безразличны ко всем литургическим реформам, тем не менее, всерьез интересуются иконописью. Не стоит торопиться объявлять это увлечение поверхностным и сентиментальным. Не удивительно ли, что в нашу технократическую, обмирщвленную эпоху людей искренне привлекает в высшей степени духовное и богословски насыщенное искусство? Да и возможно ли такое, если допустить, что икона и впрямь устарела?

Что же касается православного христианина, ему в наши дни важнее всего помнить о том, что богослужение призвано напоминать о радости и красоте Небесного Царства. Стоит забыть об эстетическом измерении – и наша молитва уже не будет поклонением в полном смысле этого слова, не будет «молитвой ума в сердце». Радость и красоту Царства не докажешь и не выведешь посредством умозаключений. В ней нельзя убедить; ее можно только пережить и выразить. И только благодаря символам и ритуальным действиям – будь то воскурение ладана, зажигание свечей или лампад перед иконой – мы можем хотя бы отчасти приблизиться к реальности «небес на земле». Простые жесты лучше многих слов способны выразить благоговение перед Богом и любовь к Нему. Без них наша молитва бы невероятно оскудела.

Но все же зачем воскурять ладан и зажигать свечи? Зачем класть земные поклоны и осенять себя крестом? рационально этого не объяснишь; во всех разумных доводах содержится лишь очень малая часть истины. Но так и должно быть, коль скоро мы имеем дело с символами. Если бы поэт мог обыденной прозой пересказать все, что он хотел выразить в стихах, если бы художник или музыкант мог объяснить, что он нарисовал или озвучил, тогда не было бы нужды в стихах, симфониях и картинах. Искусство существует лишь постольку, поскольку оно способно выразить нечто такое, чего никак иначе передать нельзя. Так же и с богослужением. Если бы мы могли исчерпывающе объяснить, зачем нужны ладан и свечи, символическое действие бы уже не понадобилось. А в том-то и состоит ценность богословских символов, что они выражают невыразимое и тем самым достигают глубинных, недосягаемых для логики измерений нашего естества. Символ «прозрачней», «доступней» слова – и вместе с тем он способен вводить нас в сердцевину реальности.

С чисто прагматической точки зрения все эти литургические красоты бессмысленны и бесполезны. Вместо ладана мы вполне могли бы использовать освежитель воздуха, вместо свечей – неоновые лампы. Но человек, к счастью, – не только прагматически мыслящее животное; стоит попристальней вглядеться в собственное сердце – и тут же видишь, как тоскует оно по «бесполезной красоте». Как верно пишет о. Александр Шмеман:

«Литургия – это, прежде всего, радостное собрание тех, кому предстоит встретить воскресшего Господа и войти с Ним в брачный чертог. Именно эта радость ожидания и ожидание радости звучат в песнопениях, выражаются в обрядах в облачениях, каждениях, в той «красоте» литургии, которая многим кажется излишней и даже греховной.

Действительно, она не нужна, ибо здесь мы выходим за рамки «нужного». Красота всегда «излишня», «неутилитарна», «бесполезна». Когда, ожидая любимого человека, мы накрываем стол праздничной скатертью, украшаем свечами и цветами, делаем это не в силу «необходимости», а из любви. А Церковь и есть любовь, ожидание и радость. «Небеса на земле», как учит православная традиция; радость вновь обретенного детства, свободная, ничем не обусловленная, бескорыстная радость, но только она одна и может преобразить мир. Нашему взрослому, угрюмо-серьезному благочестию нужны определения и подтверждения, но все это – от страха. Страха распада, отпадения, «языческих влияний», да чего угодно. Но «боящийся несовершенен в любви» ( 1Ин 4, 18 ). И пока христиане не только спорят о Царстве, но и любят его, они всегда будут пытаться «выразить», явить его в искусстве и красоте. Совершающие таинство радости выходят в «украшенных ризах», потому что они облечены в славу Царства, потому что Божье величие «отсвечивает» даже человеческий облик. В Евхаристии мы стоим перед Христом и, подобно Моисею, покрыты Божьей славой» 92 .

«Красота спасет мир». Главная цель всякого богослужения и молитвы состоит в том, чтобы явить миру спасительную силу красоты. Прибывших в Константинополь «испытывать веры» посланников князя Владимира убедили не слова об истинности православия, а великолепие Божественной литургии. «Не можем мы забыть красоты той», – рассказывали они по возвращении 93 . «Из чего складывается твоя молитва?» – как-то спросил одну из своих духовных дочерей св. Иоанн Креститель. И в ответ услышал: «Я размышляю о красоте Божьей и радуюсь ей» 94 . Это и есть поклонение. Молиться, поклоняться – значит прозревать духовную красоту небесного Царства, пытаться выразить ее словами, образами, линиями, красками, символическими действиями, наконец, всей своей жизнью – и так, умножая присутствие красоты в мире, переменять и преобразовывать падшее творение.

Непрестанно, днем и ночью

И, наконец, третья часть определения св. Феофана: молиться – значит «стоять перед Господом непрестанно днем и ночью, и так до скончания жизни». «Непрестанно молитесь», – увещевает ап. Павел ( 1Фес 5, 17 ). Молитва должна стать не одним из немногих, а единственным делом всей жизни. Каждый наш шаг – перед Богом, и потому предстояние не может ограничиваться ни специально отведенным местом и временем, ни «вычитыванием домашнего правила» или «хождением в церковь». Оно должно стать всеобъемлющим, всепоглощающим, всеохватным. Мы созданы для того, чтобы быть непрестанным славословием, непрерывной молитвой.

Цит по. Игумен Харитон. О молитве Иисусовой. Новый Валаам, 1991, с 130.

Преп. Симеон Новый Богослов. Главы богословские, умозрительные и практические, 2. 9 // Преп. Симеон Новый Богослов. Преп. Никита Стифат. Аскетические произведения. Клин, 2001, с 39.