Словно молитву шепчу ее имя машенька

Полное описание: Словно молитву шепчу ее имя машенька - для наших любимых читателей.

Словно молитву шепчу ее имя машенька

Не сказать, не пропеть то, что было пропето
И отснято на плёнках на стотомный роман.
Не читаются судьбы в ярком глянце паркета,
Так же, как не танцуется вальс про Афган.
Ты здесь, я уже там,
Где со звездой плачет луна
В небе ночном, точно герб мусульман,
Над седым Гиндукушем, где война.
Почернела лоза, и бутыли налиты
Ядовито-кровавым вином передряг.
И на Южном Кресте наши тосты отлиты
Под хрустальный звон кружек, стаканов и фляг.
Я уже здесь, а ты ещё там,
В жарком краю чужедальней земли,
Где жмёт тоска по российским лугам,
По берёзовым рощам и любви.
Мы уносим с собою в самолётных салонах
И уложим в вагонах на сырую постель
По ущельям глубоким дым последней колонны,
Кандагара жару и Саланга метель.
Мы здесь и мы ещё там
В мыслях своих, и без конца
Ранит свинцом раскалённый Афган
Нашей памяти души и сердца.
Надмогильные залпы отзвучат над холмами,
Холостые тирады на казённых устах.
Наши разные судьбы не измерить годами
И нельзя прочитать в похоронных листах.
Я уже здесь, а ты ещё там,
В вечной дали от земной суеты,
Где свой бутон кривоногий тюльпан
Преклоняет со скорбью у плиты.
Нас нет, нет там,
Где серп луны, плачет звезда,
Там, где земля сокращённо Афган,
Над седым Гиндукушем, где война.
Ранит свинцом раскалённый Афган
Нашей памяти души и сердца.

Слова Михаила Смурова, исполняет Валерий Петряев.

Почему один в этих скалах я? Где ж мои друзья?
Сколько я лежал здесь без памяти, в ноги раненый?
Ночь холодная – глаза выколешь, домой хочется.
Но куда ползти на одних руках? Расхохочешься.
Дембель близок был, мне всегда везло, всем смертям назло.
О любви мечтал, о невесте, я, нецелованный.
Только крепко вот, гады, ранили, душу стиснули.
Но не радуйтесь, буду долго жить, ненавистные.
Там будет солнца луч мне душу греть.
Там, когда я вернусь, там, там, там.
Быстро тает ночь, приближается утро светлое.
Только бы успеть отыскать друзей до рассвета мне.
Но все меньше сил, кровь проклятая так и капает.
Разум мутится, вот уж смерть кружит косолапая.
Между горных скал я тропу искал и ребят моих.
А настал рассвет, я увидел всех, да только неживых.
Словно спят они на камнях сырых, мои братушки.
Ах, за что, скажи, гибнут русские здесь солдатушки?
Там будет солнца луч мне душу греть.
Там, когда я вернусь, там, там, там.
Там, я в краю родном поклонюсь церквям.
Там я для всех свой. Там, только там.
Там, только там.

Я УБИТ ПОД КАНДАГАРОМ.

Группа «Эхо Афгана».

«Кто больной — шаг вперёд!»
В напряженьи застыл хмурый взвод.
Лишь усмешка в потухших глазах
Промелькнёт, как тоска в небесах.
Лейтенант молча ждёт. Передёрнут затвор.
Взводный смотрит в упор.
Выбор есть, только выхода нет
В рокировке игры в этот бред,
Где на всех одна роль.
Он, конечно, остряк,
И совсем не слабак,
Но в диком беге по трудным горам,
Как и мы, не привык к сапогам.
Знал, что нас оценили в пятак
И что дело — табак.
И едва лишь забрезжил восход,
Пал, устав от боёв, замкомвзвод.
И на стёртых разбитых ногах,
На простреленных крепких плечах
Расцветала безумная боль.
Каждый первый остался у скал.
Каждый третий ещё не стрелял,
Не успевший ещё задолжать,
Был заставлен уже отдавать.
Осыпается пеплом душа.
Тонет мир под слезой малыша.
Говорят, будто Родина-мать
Не устанет солдат своих ждать.
Я поверил бы, если б она
Перед ними была б не грешна.
Не была бы слепая от зла,
И не тайная эта б война.
Если бы, если бы, если бы.

Ночь прошла, а все не спится,
Сколько ж можно быть под гипсом,
Когда жизнь свободной птицей
Так и просится в окно?
Подойди, сестрица Таня,
Милосердная, земная,
Рыжий хвостик озорной.
Посиди, побудь со мной.
Подними меня повыше,
Чтобы горы видеть мог.
Там мои ребята жизни
Расплескали на песок.
Долго вились злые духи
Средь разбуженных камней
Как назойливые мухи
На скупой, чужой земле.
Как мне жить, скажи, подружка.
Сердцу больно, где же кружка?
Я один из той ловушки
Встретил сумрачный рассвет,
А мои друзья, братишки,
Постаревшие мальчишки,
Все в ущелье Шинкарак.
Жить без них, скажи мне, как?
Рвались нервы, словно струны,
А в Россию из весны,
Огласив смертельным плачем,
Потянулись журавли.
В круг легли, махнув печально,
В растревоженный покой,
Где с войною дикой странной
Вёл наш взвод последний бой.
Пыль густая лезла в глотку.
Закурить бы, да что толку?
Спирту выпить бы вдогонку,
Только где ж его возьмёшь?
За хребтом вертушки выли,
А взвод лежал в крови и пыли,
И держал я фронт один,
Сам – рядовой, сам — командир.
Вышло так, что отстрелялся
И не встану снова в строй,
И на грифе струн гитарных
Не коснусь уже рукой.
Чудо больше не свершится,
Знаю, снова не срастусь.
Отпиши домой, сестрица,
Всем смертям назло — вернусь!

Жизнь и смерть в одной упряжке.
Полглотка осталось в фляжке.
Перевалы, серпантины,
Слева мины, справа мины.
Потерпи ещё, Серёга,
Подожди ещё немного.
Нет Серёги. Был Серёга.
Забрала его дорога.
Месяц письма мы не пишем,
Месяц серой пылью дышим.
Цепью горы и равнины.
Мы смыкаем наши спины.
С фланга духи, с тыла духи,
Облепили, словно мухи.
У дороги рвутся мины.
Кто стрелял Серёге в спину?
Ну теперь не жди пощады!
Я тебя достану, гада!
Помолись в душе Аллаху.
Я и суд тебе, и плаха.
Где тебе со мной тягаться?
За двоих я буду драться,
За себя и за Серёгу.
Ты уступишь нам дорогу.
Пусть теперь мне будет тяжко,
Пусть пуста сегодня фляжка,
Не вернулся друг из боя,
Но по-прежнему нас двое.
У меня теперь два сердца,
Не отдам Серёгу смерти.
Если жив я — жив Серёга,
Ведь одна у нас дорога.
Знайте, люди — жив Серёга!
Он меня осудит строго,
Если клятву я нарушу,
Если вдруг в бою я струшу.
За двоих мне жить на свете,
Я теперь за всё в ответе,
У меня в груди две раны,
У меня теперь две мамы.
Жизнь и смерть в одной упряжке.
Я воды оставлю фляжку,
Поклонюсь тебе, Серёга.
Ты прости, зовёт дорога.
Мой черёд не за горами,
Но, покуда память с нами,
Сберегу твою тельняшку,
Сына выучу бесстрашью,
Пусть возьмёт с собой в дорогу
Имя друга — сын Серёга.
Потерпи еще немного,
Друг Серёга. Брат Серёга.

Читайте так же:  Против приворота молитва

Посвящение постовой медицинской сестре.

Нас от костлявой всю ночь охраняет
Машенька-Маша, сестра постовая.
Бережно гладит затёкшие руки,
Лаской врачуя бессонные муки.
Раны и боль — её табель о рангах.
Мы перед нею равны, словно братья.
Тихо склонилась она над кроватью –
Машенька-Маша, палатный наш ангел.
Словно молитву, шепчу её имя: Машенька, Машенька.
Аве Мария!
Нет, не в бреду мне привиделось, снилось,
И не с небес она к нам опустилась.
Машенька — наше спасенье от смерти.
Стало святым её сердце, поверьте.
Знаю, как плачет она после смены,
Знаю, что просит отсрочить замену.
Машенька-Маша, сестра постовая.
Боже, храни её, я заклинаю!
Словно молитву, шепчу её имя: Машенька, Машенька.
Аве Мария!
Знаешь, ты очень похожа на маму,
Может, заботой своей неустанной.
Знаешь, у мамы такие же руки.
Часто я их вспоминаю в разлуке.
Русая чёлочка, носик в веснушках –
С виду девчонка, а тронете душу,
Явится взору до боли знакомый
Образ мадонны, сошедшей с иконы.
Словно молитву, шепчу её имя — Машенька, Машенька.
Аве Мария!
Да святится имя твоё, ныне, и присно, и во веки веков,
Аве Мария!
Аве Мария!
Аве Мария!

Раскалённый камень, пуль рикошет.
Исподлобья пламень в девятнадцать лет.
Исподлобья жгучий взгляд через прицел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Взвод за перевалом, отошёл к своим.
Времени навалом, отпустил я их.
Банду здесь, у кручи, задержать сумел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Ни глотка во фляге, но не в том беда.
В этой передряге кровушка — вода.
Под огнём колючим есть всему предел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Строчка пулемёта. Провалилась тишь.
Где ж вы, вертолёты? Что ж ты, связь, молчишь?
И на всякий случай я чеку поддел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Раскалённый камень, пуль рикошет.
Исподлобья пламень в девятнадцать лет.
Исподлобья жгучий взгляд через прицел.
Я пока везучий, я пока что цел.
Я пока везучий, я пока что цел.

ЗДЕСЬ КАМНИ ХРУСТЯТ.

Здесь камни хрустят под ногами, как снег
Российских тропинок морозных.
Всё кончено, вышел на самый на верх,
И некуда деться, и поздно.
Последний патрон упустил сгоряча.
С другими ушёл он по цели.
Всё ближе мелькает чалма басмача —
Живым, видно, взять захотели.
Где выход? Где выход? Нельзя же вот так
Поднять лапки кверху на милость!
Он в школьных проделках был первый мастак,
И дерзкая мысль появилась.
У края к обрыву спиной стал солдат,
И подняты руки в смиреньи.
Метнулись к нему двое на перехват.
Рывок — и втроём полетели.
Протяжные вопли услышал гранит
И хохот мальчишеский звонкий.
А мать его нежно тетрадки хранит,
Хотя в них красуются двойки.
Здесь камни хрустят под ногами, как снег
Российских тропинок морозных.
На тропах афганских солдаты из тех,
Из школьных ребят несерьёзных.

Снова сон, и солнце над Кабулом
Расплавляет металл брони.
Снова сон, и чую сзади дуло,
И молю — Бог, меня храни.
Снова сон, и перевалом горным
Мы идём в наш последний бой.
Снова сон, и вот тюльпаном чёрным
Едет к маме Андрей домой.

Припев:
Что мне орден, коль нету ног,
И ушёл навсегда Андрей?
Сделал всё я, что только мог,
И не жалей меня, не жалей!
Что мне льготы — без ног к врачу —
Если там из свинца дожди,
Если каждую ночь кричу:
«Подожди, Андрей! Подожди! Андрей, подожди!»

Снова сон, и вижу под обстрелом
Наш кабульский аэропорт.
Снова сон, и вот вертушки телом
Прикрывают гражданский борт.
Снова сон, и я опять тоскую
По берёзам, которых нет.
Снова сон, и для чего воюю —
Всё ищу и ищу ответ.

ДАЛЁКОГО БОЯ ДОНОСИТСЯ ГУЛ.

Далёкого боя доносится гул,
Окрасило горы в вечерние краски,
И снится ребятам под небом афганским,
Как смотрится в воды Оби Барнаул.
И снится ребятам под небом афганским,
Как смотрится в воды Оби Барнаул.
В коротких минутах солдатского сна
Проходят ребята родными местами.
Им сосны пушистые машут ветвями,
Сияет сибирских снегов белизна.
Им сосны пушистые машут ветвями,
Сияет сибирских снегов белизна.
Кончается сказка. Как выстрел подъём,
И снова вперёд по сигналу тревоги.
Ведут в неизвестность чужие дороги,
За каждым дувалом встречая огнём.
Ведут в неизвестность чужие дороги,
За каждым дувалом встречая огнём.
И русская кровь запеклась на камнях
Герата и Хоста, Газни и Кабула.
Но помнит Афган о бесстрашных парнях,
Отдавших свой долг, о парнях Барнаула.
Но помнит Афган о бесстрашных парнях,
Отдавших свой долг, о парнях Барнаула.
Далёкого боя доносится гул,
Окрасило горы в вечерние краски,
И снится ребятам под небом Афганским,
Как смотрится в воды Оби Барнаул.

Читайте так же:  Молитва детям перед причастием

Благодарю Татьяну из Краснодара, приславшую нам тексты этих песен.

Словно молитву шепчу ее имя машенька

МАШЕНЬКА

Слова В. Матвеева

Ехали мы, ехали дорожкой,
Ехали мы дальней стороной.
Ты звени, моя гармошка,
Разливайся, песня, надо мной.

Машенька, родная Машенька,
Наших встреч ты не забудь.
Милая, моя любимая,
Напиши на фронт мне что-нибудь.

И в окопах, в том далеком крае,
Где гремит военная гроза,
Вспоминаю о тебе, родная,
Вспоминаю я любимые глаза.

Мы с тобой простились и вздохнули,
И я знаю, что меня в борьбе
Не возьмут ни штык, ни пуля,
Если буду помнить о тебе.

Стали мы навек с тобой родными,
Не забыть тебя мне на войне.
Я твое простое имя
Пронесу в сраженьях и в огне.

Сиреневый туман: Песенник / РЎРѕСЃС‚. Рђ. Денисенко. РќРѕРІРѕСЃРёР±РёСЂСЃРє, «РњР°РЅРіР°Р·РµСЏ», 2001, стр. 375-376

Береза с ветром целовалась.

Береза с ветром целовалась,
Манила хрупкостью своей.
Её, тревожа, ветер рвался,
Увидеть наготу ветвей.

И, словно в танце, стан березки
Он нежно гнул и обнимал.
Она же, приодев сережки,
Внимала, что он ей шептал.

Был ветер сильным и упрямым.
Она податлива была.
До поздней осени до самой
Он приходил. Она ждала.

Когда всю ночь, дразня собою,
Последний лист с неё сорвал,
Любуясь хрупкой красотою,
Шепнул «Люблю» и вдруг пропал.

Неделю плакала березка
И дождь ей вторил невпопад.
Ей снился ветер. Речка в блёстках
И ветром сорванный наряд.

И вдруг увидела, проснувшись,
На ветках нежный первый снег.
Вернулся ветер, чуть коснувшись,
Её ветвей, как солнце век.

Одев в нежнейшие одежды,
Укутав милую свою.
Не рвался шквалом он как прежде,
Лишь тихо выдыхал: « Люблю…»

Тексты песен

Видео (кликните для воспроизведения).


• Главная
• Юмор
Анекдоты
Афоризмы
Стишки
Истории
Фото
• Инфо
История армии
Уставы
Законы
• Вооружение
Оружие
Техника
Обои
• Армейская песня
• Гостевая книга


А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П
Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я

Мальчик мой, светлоголовый,
Баюшки-баю.
Над твоею колыбелью, детонька, пою.
Отчего не бьется сердце у тебя в груди?
Отчего не вижу света больше впереди?

Мой сыночек ненаглядный,
Зоренька моя.
Разлучили нас с тобою
Черные края.
Посмотри ,сынок, на маму, хоть в последний раз.
Только ты меня не слышишь, не откроешь глаз.

Ой, вы ,люди, дорогие,
Да зачем мне жить?
Мой сыночек ненаглядный
Не живой лежит!
Мальчик мой, светлоголовый, ты меня прости.
Что тебя не защитила, не смогла спасти.

У меня война сыночка, люди, забрала.
Я кровиночку от пули не уберегла.
Только я не верю Смерти,
Вечность впереди.
Мне совсем чуть-чуть осталось.
Жди сыночек, жди.

Мальчик мой, светлоголовый,
Баюшки-баю.
Над твоею колыбелью, детонька, пою.

Благодарю Викторию Синенок, приславшую текст этой песни.

Привет тебе, 15-й отряд.
Я каждый вечер в небо улетаю,
Чтоб рассказать вам, как тут поживают,
Что врут про вас, как правду говорят.

Теперь вы все у Господа в спецназе —
Заступники Руси на небесах!
Вы им навеки отданы приказом
Хранителями русских душ в горах.

И пусть вы там,
но мне совсем не страшно —
Незримые — всегда вы начеку!
Такая честь всегда дана отважным —
Вам первыми отпор давать врагу!

И знаю я: случись со мной несчастье —
Вы как один поддержите плечом!
Сестрою быть таким братишкам —
счастье,
Вам черт не брат, и все вам нипочем!

Ведь вы теперь у Господа в спецназе —
Заступники Руси на небесах!
Вы им навеки отданы приказом
Хранителями русских душ в горах.

А срок придет —
обнимемся по свойски,
И думаю, мне каждый будет рад.
И я спою вам братцы, про геройский
Пятнадцатый спецназовский отряд!

БАЛЛАДА О МИШЕ ЖДАНОВЕ.

Может быть, ты родился в рубашке?
Может быть, ты в кольчуге родился?
Мишка Жданов —
дружище бесстрашный.
Только кажется мне: ты явился
Прямо с неба, как ангел пресветлый,
Чтобы люди поверили в чудо!
Мишка, Мишка —
дружище бессмертный,
Я тебя никогда не забуду!

На 715-й — пекло!
Ад в сравнении с ним — игрушка:
То прицельный огонь, то беглый,
Косит всех без разбора старушка,
Что ей мальчики, что мужчины.
Нету сердца у старой девы —
Не щадила ни мужа, ни сына —
Эта всеми проклятая стерва!

Как они погибали — не спрашивай!
Нету слез, чтоб такое выплакать!
Души их вознеслись над бесстрашием
И прощай им теперь не выкрикнуть!
А потом собирали по косточкам,
По кусочкам по рваным на горочке.
И неделю возили их, горестных,
К вертолётам на чистое полюшко.

И лежали они — неприкрытые.
Глянь же, Господи, дети безгрешные!
И стояли мы рядом — убитые,
до конца своих дней безутешные,
Мы что плакали, что не плакали —
Всё глядели в глаза их раскрытые.
А над нами вороны каркали —
На войне все вороны сытые.

А потом ошалевший доктор
Прокричал: Вертолёт на вылет!
Там живой один, будь я проклят!
Его пуля прошила навылет —
Он шесть дней пролежал и выжил,
А с таким ранением — крышка!
Только срок его видно не вышел,
Провиденье над этим мальчишкой!

Мишка, Мишка, мы все рыдали,
в вертолёт тебя провожая,
И молились, и заклинали —
Только выживи Мишка Жданов!
Ты же, Мишка, родился в рубашке!
Ой да что там в рубашке — в кольчуге!
Видно Бог за тебя поручился,
Как за самого лучшего друга!
Так живи же, Ангел Пресветлый,
Чтобы верили люди в чудо!
Быть Добру!
Наш дружище бессмертный,
Мы клянемся! И так оно будет!

Спасибо Юрию Сербскому, приславшему тексты этих песен.

Посвящение постовой медицинской сестре.

Нас от костлявой всю ночь охраняет
Машенька-Маша , сестра постовая.
Бережно гладит затёкшие руки,
Лаской врачуя бессонные муки.
Раны и боль — её табель о рангах.
Мы перед нею равны, словно братья.
Тихо склонилась она над кроватью –
Машенька-Маша, палатный наш ангел.

Припев :
Словно молитву, шепчу её имя — Машенька. Машенька.
Авэ, Мария !

Нет, не в бреду мне привидилось, снилось.
И не с небес она к нам опустилась.
Машенька — наше спасенье от смерти.
Стало святым её сердце, поверьте.
Знаю, как плачет она после смены,
Знаю, что просит отсрочить замену.
Машенька-Маша — сестра постовая –
Боже, храни её! Я заклинаю!

Видео (кликните для воспроизведения).

Знаешь, ты очень похожа на маму.
Может заботой своей неустанной?
Знаешь, у мамы такие же руки,
Часто я их вспоминаю в разлуке.
Русая чёлка и носик в веснушках –
С виду девчонка, а тронете душу,
Явится взору, до боли знакомый,
Образ мадонны, сошедшей с иконы.

Открытка (плейкаст) «Имя твоё»

0 388 0 2

karusel , 8 сентября 2006 года, 8:12

Имя твоё я шепчу, как молитву.
Только любовь обещает спасенье.
Имя твоё я шепчу, как молитву.
Ты моя жизнь, ты моё утешенье.

Встреча с тобой — это словно улыбка,
Словно судьбы золотое сеченье,
Словно сквозь слёзы поющая скрипка,
Словно с печалью земной примиренье.

Кружит над миром пронзительный ветер,
В стужу укроюсь твоей теплотою,
В час, когда доброе солнце не светит,
Мир занесён пожелтевшей листвою.

Путает ветер и листья, и лица,
Роет, безумствуя, адскую серу.
Мимо летят одичалые птицы.
Бродит любовь, потерявшая веру…

Свет твоих глаз в этом сумраке, словно
Возле иконы стою чудотворной…
В нашей часовне светло и безмолвно.
Сердце наполнено свежестью горной.

Имя твоё я шепчу, как молитву.
Только любовь обещает спасенье.
Имя твоё я шепчу, как молитву.
Ты моя жизнь, ты моё утешенье.

Машенька
Глава VI

VI

Он, странно сказать, не помнил, когда именно увидел ее в первый раз. Быть может, на дачном концерте, устроенном в большой риге на лугу. А может быть, и до того он мельком ее видал. Он как будто бы уже знал ее смех, нежную смуглоту и большой бант, когда студент-санитар при местном солдатском лазарете рассказывал ему о барышне «милой и замечательной» — так выразился студент,— но этот разговор происходил еще до концерта. Ганин теперь напрасно напрягал память: первую, самую первую встречу он представить себе не мог. Дело. в том, что он ожидал ее с такою жадностью, так много думал о ней в те блаженные дни после тифа, что сотворил ее единственный образ задолго до того, как действительно ее увидел, потому теперь, через много лет, ему и казалось, что та встреча, которая мерещилась ему, и та встреча, которая наяву произошла, сливаются, переходят одна в другую незаметно, оттого что она, живая, была только плавным продленьем образа, предвещавшего ее.

И в июльский вечер Ганин нажал на железную, певучую дверь парадного крыльца и вышел в синеву сумерек. В сумерках особенно легко шел велосипед, шина с шелестом нащупывала каждый подъем и выгиб в утоптанной земле по краю дороги. И когда он скользнул мимо темной конюшни, оттуда пахнуло теплом, фырканьем, нежным стуком переставленного копыта. И, дальше, дорогу охватили с обеих сторон бесшумные в этот час березы, и в стороне, посреди луга, был мягкий свет, словно на гумне тлел пожар, и темными полями к отдельно стоявшей риге шли вразброд, не спеша, по-праздничному гудевшие люди.

Внутри был сколочен помост, расставлены скамейки, свет обливал головы и плечи, играл в глазах, пахло леденцами и керосином. Народу набралось много: в глубине разместились мужики и бабы, посередке дачники и дачницы, впереди же на белых парковых скамейках— человек двадцать солдат из сельского лазарета, нахохленных, тихих, с проплешинами в серой синеве стриженых, очень круглых голов. А в стенах, украшенных еловой хвоей, там и сям были щели, сквозь которые глядели звездная ночь да черные тени мальчишек, взгромоздившихся по той стороне на высоко наваленные бревна.

Из Петербурга приехавший бас, тощий, с лошадиным лицом, извергался глухим громом; школьный хор, послушный певучему щелчку камертона, подтягивал ему.

И среди желтого, жаркого блеска, среди звуков, становившихся зримыми в виде складок пунцовых и серебристых платков, мигавших ресниц, черных теней на верхних балках, перемещавшихся, когда продувал ночной ветерок, среди этого мерцанья и лубочной музыки, среди всех плеч и голов, в громадной, битком набитой риге,— для Ганина было только одно: он смотрел перед собой на каштановую косу в черном банте, чуть зазубрившемся на краях, он гладил глазами темный блеск волос, по-девически ровный на темени. Когда она поворачивала в сторону лицо, обращаясь быстрым, смеющимся взглядом к соседке, он видел и темный румянец ее щеки, уголок татарского горящего глаза, тонкий изгиб ноздри, которая то щурилась, то расширялась от смеха.

А потом, когда все кончилось, и огромный заводской автомобиль, таинственно озарив траву и затем взмахом света ослепив спящую березу и мостик над канавой, увез столичного баса, и в синюю темноту по клеверной росе поплыли, празднично и зыбко белеясь, дачницы, и кто-то в темноте закуривал, держа в горстях у освещенного лица вспыхнувший огонек,— Ганин, взволнованный и одинокий, пошел домой, катя за седло чуть стрекотавший спицами велосипед.

Окно большой старомодной уборной в крыле дома, между чуланом и комнатушкой экономки, выходило на заброшенную часть садовой площадки, где чернела в тени железного навеса чета колес над колодцем, и шли по земле деревянные желоба водостока между обнаженными вьющимися корнями трех огромных, разросшихся вширь тополей. Окно было расписное: цветной копьеносец казал на стекле свою квадратную бороду и могучие икры,— и странно светился он при тусклом блеске керосиновой лампы с жестяным рефлектором, висевшей подле тяжелого бархатного шнура: дернешь, и в таинственных недрах дубового кресла закипит влажный гул, глухие глотки. Ганин отпахнул пошире раму цветного окна, уселся с ногами на подоконник,— и бархатный шнур тихо качался,— и звездное небо между черных тополей было такое, что хотелось поглубже вздохнуть. И эту минуту, когда он сидел на подоконнике мрачной дубовой уборной и думал о том, что, верно, никогда, никогда он не узнает ближе барышни с черным бантом на нежном затылке, и тщетно ждал, чтобы в тополях защелкал фетовский соловей,— эту минуту Ганин теперь справедливо считал самой важной и возвышенной во всей его жизни.

Он не помнил, когда он ее увидел опять,— на следующий день или через неделю. На закате, до вечернего чая, он взмахивал на пружинистый кожаный клин, упирался руками в рулевые рога и катил прямо в зарю. Он избирал всегда один и тот же путь, круговой, мимо двух деревень, разделенных сосновым лесом, и потом по шоссе, между полей, и домой через большое село Воскресенск, что лежит на реке Оредеж, воспетой Рылеевым. Он знал самый путь, то узкий, утрамбованный, бегущий вдоль опасной канавы, то мощенный булыжниками, по которым прыгало переднее колесо, то изрытый коварными колеями, то гладкий, розоватый, твердый,— он знал этот путь на ощупь и на глаз, как знаешь живое тело, и катил по нему без запинки, вдавливая в шелестящую пустоту упругие педали.

В сосновом перелеске, на шероховатых стволах, вечернее солнце лежало огненно-румяными полосками. Из дачных садиков доносился стук крокетных шаров; и в рот, в глаза попадали мошки.

Иногда на шоссе у пирамидки щебня, над которым пустынно и нежно гудел телеграфный столб, облупившийся сизыми струпьями, он останавливался и, опираясь на велосипед, глядел через поля на одну из тех лесных опушек, что бывают только в России, далекую, зубчатую, черную, и над ней золотой запад был пересечен одним только лиловатым облаком, из-под которого огненным веером расходились лучи. И глядя на небо, и слушая, как далеко-далеко на селе почти мечтательно мычит корова, он старался понять, что все это значит— вот это небо, и поля, и гудящий столб; казалось, что вот-вот сейчас он поймет,— но вдруг начинала кружиться голова, и светлое томленье становилось нестерпимым.

Он никогда не знал, где встретит, где обгонит ее, на каком повороте дороги, в этом ли перелеске или в следующем. Она жила в Воскресенске, и в тот же час, как и он, выходила бродить в пустыне солнечного вечера. Он замечал ее издали, и сразу холодело в груди. Она шла быстро, засунув руки в карманы темно-синей, под цвет юбки, шевиотовой кофточки, надетой поверх белой блузки, и Ганин, как тихий ветер нагоняя ее, видел только складки синей материи, которые на спине у нее слегка натягивались и переливались, да черный шелковый бант, распахнувший крылья. Пролетая мимо, он никогда не заглядывал ей в лицо, а притворялся углубленным в езду, хотя за минуту до того, представляя себе встречу, клялся, что улыбнется ей, поздоровается. Ему казалось в эти дни, что у нее должно быть какое-нибудь необыкновенное, звучное имя, а когда узнал от того же студента, что ее зовут Машенька, вовсе не удивился, словно знал наперед,— и по-новому, очаровательной значительностью, зазвучало для него это простенькое имя.

«Машенька, Машенька,— зашептал Ганин,— Машенька. «— и набрал побольше воздуха, и замер, слушая, как бьется сердце. Было около трех часов ночи, поезда не шли, и потому казалось, что дом остановился. На стуле, раскинув руки, как человек, оцепеневший среди молитвы, смутно белела в темноте сброшенная рубашка.

«Машенька»,— опять повторил Ганин, стараясь вложить в эти три слога все то, что пело в них раньше,— ветер, и гудение телеграфных столбов, и счастье,— и еще какой-то сокровенный звук, который был самой жизнью этого слова. Он лежал навзничь, слушал свое прошлое. И вдруг за стеной раздалось нежно, тихонько, назойливо: туу. ту. ту-ту. Алферов думал о субботе.

Песни захарова скачать бесплатно / ЗАХАРОВА МАРИАННА — Аве Мария

Добавили mp3: 2016-10-03

Текст: 369

Длинна mp3: 03:48

Посвящение постовой медицинской сестре. Нас от костлявой всю ночь охраняет Машенька-Маша , сестра постовая. Бережно гладит затекшие руки, Лаской врачуя бессонные муки. Раны и боль — её табель о рангах. Мы перед нею равны, словно братья. Тихо склонилась она над кроватью Машенька-Маша, палатный наш ангел. Словно молитву, шепчу её имя — Машенька. Машенька. Авэ, Мария Нет, не в бреду мне привидилось, снилось. И не с небес она к нам опустилась. Машенька — наше спасенье от смерти. Стало святым её сердце, поверьте. Знаю, как плачет она после смены, Знаю, что просит отсрочить замену. Машенька-Маша — сестра постовая Боже, храни её Я заклинаю Словно молитву, шепчу её имя — Машенька. Машенька. Авэ, Мария Знаешь, ты очень похожа на маму. Может заботой своей неустанной? Знаешь, у мамы такие же руки, Часто я их вспоминаю в разлуке. Русая челочка, носик в веснушках С виду девчонка, а тронете душу, Явится взору, до боли знакомый, Образ мадонны, сошедшей с иконы. Словно молитву, шепчу её имя — Машенька. Машенька. Авэ, Мария Да светится имя твое. И ныне и присные и во веке веков, Авэ Мария Авэ, Мария. Авэ, Мария.

Спокойной ночи маша

Спокойной ночи!

Спокойной ночи всем влюбленным на свете,
Сегодняшний день приблизил заветную встречу
Во сне подбежит к любимой с нелепым букетом
И скажет слова, от которых изменится вечность.

Спокойной ночи больным и уставшим от жизни,
Во сне обретете покой и.

Спокойной ночи, любимая

Спокойной ночи, любимая,
Пусть снится тебе райский сад,
Ты перед сном позови меня,
Шепотом, я буду рад.

На выдохе, тихо губами,
Словно из сердца привет,
Розовыми лепестками
Примчится сквозь лунный свет

Мелодия слов твоих нежных.
Голову.

Спокойной ночи

Спокойной ночи, мой любимый

Спокойной ночи. мой любимый,
Спокойной ночи. милый мой.
Тебя я, нежно поцелую.
Прилягу. рядышком,с тобой.

Ты спишь, но чувствуешь. я знаю,
Что я пришла, что рядом я, родной.
Снов сладких, я тихонько пожелаю,
Мужчина, сильный.

Спокойной ночи маша

Спокойной ночи!

Спокойной ночи всем влюбленным на свете,
Сегодняшний день приблизил заветную встречу
Во сне подбежит к любимой с нелепым букетом
И скажет слова, от которых изменится вечность.

Спокойной ночи больным и уставшим от жизни,
Во сне обретете покой и.

Спокойной ночи, любимая

Спокойной ночи, любимая,
Пусть снится тебе райский сад,
Ты перед сном позови меня,
Шепотом, я буду рад.

На выдохе, тихо губами,
Словно из сердца привет,
Розовыми лепестками
Примчится сквозь лунный свет

Мелодия слов твоих нежных.
Голову.

Спокойной ночи

Спокойной ночи, мой любимый

Спокойной ночи. мой любимый,
Спокойной ночи. милый мой.
Тебя я, нежно поцелую.
Прилягу. рядышком,с тобой.

Ты спишь, но чувствуешь. я знаю,
Что я пришла, что рядом я, родной.
Снов сладких, я тихонько пожелаю,
Мужчина, сильный.

Стихи — я люблю тебя Маша

Ты подарила мне надежду,
Что смыслом жизнь наделена.
Душа сняла с себя одежду —
Моя душа оголена.

Она открыта пред тобою,
Всю отдаю ее тебе.
Мария, милая, не скрою,
Ты яркий луч в моей судьбе.

Влюблен так сильно я впервые.
Признаюсь, страсти не тая:
Люблю тебя, моя Мария.
Люблю, прекрасная моя.

Как хочется твой голос мне услышать,
Душой к тебе неистово стремлюсь,
Парю я в небесах, и даже выше.
Не думал, что так сильно я влюблюсь.

Мария. Это имя повторяю,
Журчит оно весенним ручейком.
Люблю я. Просто голову теряю!
Как хочется, чтоб были мы вдвоем!

Мое сердце, Машунь, словно сокол ручной,
На ладонь твою унеслось.
Белым днем я с тобой и порою ночной,
Даже если уснули врозь.

Сохранив твое имя паролем к душе,
Я шепчу его всякий раз,
Когда жизнь гнет в дугу на крутом вираже,
Чтоб надежды свет не погас.

Маша, Машенька! Крошево сладостных грез
С твоих ласковых рук клюю.
Знай, хорошая, страстно, безумно, всерьез,
Больше жизни тебя люблю!

Позволь, Машуля, мне признаться,
Сказать тебе столь важные слова.
Душа не может более скитаться,
Ведь я люблю. люблю тебя!

С тех пор, как встретился с тобою,
Навеки я утратил свой покой.
Не нужно больше ничего иного
Лишь только быть, любимая, с тобой.

Моя душа полна любовью, словно чаша,
Признаюсь искренне, ни слова не тая,
Тебя люблю и восхищаюсь тобой, Маша,
Лишь ты одна мечта заветная моя.

Я звезды с неба обещать тебе не стану
И говорить тебе не буду громких фраз.
Я никогда не сдамся, Маша, в плен обману
И докажу любовь поступками не раз.

Мечтаю быть рядом, красавица Маша,
Хочу, чтоб стучали сердца в унисон,
Ты лилий нежнее и розочек краше,
А я в тебя просто безумно влюблен!

Мечтаю к твоим волосам прикоснуться,
Услышать сердечка добрейшего стук,
В пыл жарких объятий с тобой окунуться,
Чтоб счастье не выпустить наше из рук!

Мария, Машуня, тебе обещаю,
Единственной будешь ты в сердце моем,
Тебя так люблю, всей душой обожаю,
И чувства мои лишь сильней с каждым днем!

Ты прекрасна, мой ангел, Мария,
Я тону в глубине твоих глаз,
Для полета ты даришь мне крылья,
И к тебе я стремлюсь каждый час.

Каждый миг о тебе я мечтаю,
Утонуть в поцелуях хочу,
Ты обнимешь — в объятиях таю,
К звездам вместе с тобою лечу.

Буду в жизни тебе я стеною,
И опорой, надежным плечом,
Ты, любимая, рядом со мною —
И преграды мне все нипочем.

Я люблю тебя, милая Маша,
И любить тебя буду всегда,
Пусть счастливою жизнь будет наша,
Пусть нам светит удачи звезда!

Словно молитву шепчу ее имя машенька
Оценка 5 проголосовавших: 1

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here